память
Первое сентября - это не только день знаний. Это еще и
всемирный день мира. И день большого траура в нашей стране. Семь лет
назад, 1 сентября 2004 года в городе Беслан террористами была захвачена
школа. В заложники попали 1128 человек. Большинство из них - дети.
Каждый четвертый заложник погиб. Каждый год в первый день сентября в
13.05 во дворе разрушенной школы звенит колокол, зажигают свечи и
отпускают в небо белые шары. Почтить память ушедших близких приезжают
даже те, кто давно не живет в Беслане.
О том, как пришлось выживать после трагедии, "РГ" рассказал один из бывших заложников. После теракта он остался сиротой.
***
В моей новой жизни никто не знает про Беслан. Да и ни к чему это.
Такое прошлое нельзя забыть или похоронить, но можно не теребить немного
затянувшиеся со временем раны. Сейчас я учусь в московском институте
(изучаю политику), живу в общежитии, вечером работаю. Теперь, уже
закончив четвертый курс, по специальности. Раньше подрабатывал, где
приходилось. В выходные дни гуляю с друзьями. Летом, когда наступает
время открытой одежды, на моей ноге виден большой шрам. Он настолько
приметен, что на него сложно не обратить внимания. Раньше меня часто
спрашивали, откуда он. Я отшучивался и тема сходила на "нет". Этот шрам
для меня, как пуповина - он появился в день моего второго рождения, 3
сентября 2004 года.
В Беслане я вырос. Жили мы с мамой, отчимом и младшим братом на самой
окраине города. Хотя Беслан город маленький, поэтому "окраина" - это
все равно недалеко. Отца я никогда не знал, для меня так на всю жизнь и
останется загадкой, кто он. В детстве мама говорила, что он моряк
дальнего плавания, а когда я повзрослел, просто перестал задавать
вопросы. Мне кажется, мама всегда была мне очень благодарна за это.
Когда мне исполнилось десять лет, она второй раз вышла замуж за очень
хорошего человека, а спустя еще два года родился брат Кирюша. Мы жили
очень дружно. А потом пришел тот день.
Накануне в городе творились странные вещи. В последние дни августа
вокруг было удивительно много милиционеров, дорожных постов.
Останавливали и тщательно досматривали практически весь габаритный
транспорт. На въезде в Беслан осматривали все автомобили. Сначала
появился слух о том, что готовится теракт. Потом он оброс подробностями,
и речь пошла о захвате детского учреждения. В нашем городе подобные
слухи частенько бродили, для всех уже стало аксиомой: если говорят
вслух, значит ничего не случится. Мы с одноклассниками даже шутили на
эту тему. Глупые были, говорили, мол, вот здорово было бы - учиться бы
не пришлось.
Первого сентября провожать меня в школу отправились всей семьей. Я
шел в одиннадцатый класс. Планировали, что отчим сначала завезет Кирюшу в
детский сад, но он оказался закрыт. Видимо, в отличие от администрации
школ, администрация детских садов приняла к сведению угрозу захвата. Я
четко помню всю линейку, помню, как двинулись к парадному крыльцу. Позже
говорили, что террористы подъехали на грузовике. Ничего такого мы не
видели, паника началась с первыми выстрелами, когда бандиты стали
ликвидировать участковых. В первый момент казалось, что это какая-то
игра, учение, проверка…Что угодно, только не реальность. Двое
террористов бежали сзади, подгоняя людей автоматами к входу в школу,
остальные прикрывали сбоку. Группе людей удалось быстро среагировать и
сбежать в самом начале захвата, потом это было уже невозможно. В школе
всех загнали в спортивный зал и прилегающие к нему помещения: две
раздевалки и душевую. Многие дети плакали, не только маленькие, но и
старшие. Эти звери сказали, чтобы все, кто хочет жить, сидел тихо, и
стали устанавливать взрывные устройства. Мы с братом оказались рядом.
Родители - в другом конце зала. С первого момента у меня сложилось
впечатление, что террористы под каким-то наркотиком. Они были
неестественно веселыми, много шутили о смерти. Закончив со взрывными
устройствами, они отобрали из зала самых крепких мужчин и вывели их за
дверь. Моего отчима тоже. Через несколько минут напряженного ожидания
раздались звуки выстрелов. Они расстреляли всех, кто, по их мнению, мог
оказать сопротивление. И им было наплевать на то, что за спиной у этих
людей остались их дети и жены, которые поняли, что произошло. Наш
маленький Кирюша тогда ничего не понял. Пытаясь успокоить мать, я
одновременно делал все, чтобы страшная истина не дошла до него. В те три
дня она так и не дошла. Мы сказали ему, что папа сбежал и теперь
борется за наше освобождение. Он поверил.
Для меня все три дня в захваченной школе слились в один. Кто-то
помнит каждую минуту. Моя психика сработала так, что я не помню
практически никаких деталей. После расстрела отчима наступил какой-то
транс. Самое четкое воспоминание - это панический липкий страх, который
нельзя показывать, и хроническая жажда. Пить нам не давали, есть тоже.
Но есть никому и не хотелось, а вот отсутствие воды сказывалось
существенно. Особенно страдали малыши. Они просто не понимали, что
происходит. Очень хорошо помню маленького мальчика, который в середине
второго дня кинулся перед матерью на колени и сквозь слезы стал умолять
дать ему воды. Террористы смотрели на это и смеялись.
В первый день была надежда. Во второй - апатия. К утру третьего дня
большинство из нас смирилось с тем, что не уйдет из школы живым. Мне
кажется, что к третьему дню я находился уже в полуобморочном состоянии.
Все виделось сквозь пелену и воспринималось как через какой-то фильтр.
Террористы к этому времени стали очень злыми, но их злость тоже уже
воспринималась с апатией. Дети плакали и устрашающие выстрелы в воздух,
которые до этого пугали и заставляли замолчать, уже не действовали. А
потом был взрыв, и в стене школы открылся спасительный выход на улицу.
Мы все бросились бежать, и я, и мама, и братик. Мама бежала последней. В
какой-то момент я хотел поменяться с ней местами, но почувствовал
жгучую боль в ключице. Очнулся я уже в больнице. И, несмотря на то, что
врачи несколько дней обещали мне, что мама скоро придет, я сразу понял,
что ее больше нет. Уже позже мне объяснили, что у нее тоже были ранения,
но в отличие от моих они оказались смертельными. Маму и отчима
похоронили рядом в одной могиле. Мы с Кирюшей остались на попечении
бабушки.
А дальше начался самый настоящий кошмар. Казалось, что до трагедии
была жизнь, а теперь - лишь ее подобие. Состояние, когда не понимаешь,
зачем ты остался жив, и постоянно винишь себя в смерти других. Это очень
сложно, каждый день, открывая глаза, чувствовать вину и быть не в
состоянии что-либо с этим сделать. Бабушка водила нас к психологу, мы
поехали на курортное лечение, но ничего не помогало. Кирюша говорил, что
к нему ночью приходят дяди с автоматами и боялся оставаться в комнате
один. Идти в школу он отказался наотрез. Мы оба перешли на домашнее
обучение, как и большинство детей, побывавших в той школе. Так я
закончил одиннадцатый класс и понял, что нужно уезжать. Невозможно было
находиться в этом городе, ставшим вечным призраком трагедии. Здесь
никогда не прекратится траур. След его остался навсегда, потому что в
каждой второй семье погиб ребенок. Я решил поехать в столицу и никому не
говорить о том, что я из Беслана. Когда люди слышали, что я оттуда, они
всегда начинали сочувствовать. А сочувствие еще больше напоминало о
произошедшем.
Я приехал в Москву. Снял комнату в общежитии и стал готовиться к
поступлению. Денег на репетитора у меня не было. Днем работал в одном из
ресторанов быстрого питания, заработанного едва хватало, чтобы сводить
концы с концами. Готовился по программе поступления самостоятельно.
Когда я пришел в приемную комиссию и стал заполнять анкету, сделал
отступление от правил и написал, что был в заложниках. Я предполагал,
что нам положены льготы. Так и оказалось. Правда, на первый курс я не
прошел, но меня бесплатно взяли на подготовительный факультет. Через год
обучения там я все-таки поступил в институт на факультет политологии.
Почему я выбрал именно этот факультет? Наверное потому, что мне
хочется что-то решать в этой жизни. Тогда, в захваченной школе, я
чувствовал себя марионеткой. Просто куклой, судьба которой находится в
руках правящей элиты. Это не критика правительства, напротив, я считаю,
что все, что можно было сделать, было сделано. Просто, если что-то
подобное не дай Бог повторится, мне хочется быть рядом и иметь какой-то
"вес", чтобы решить проблему.
Сегодня седьмая годовщина со дня трагедии. И я буду в Беслане. Каждый
год, где бы я не находился, я приезжаю сюда. Всем городом мы приходим к
мемориалу около школы и зажигаем свечи в память о погибших. Мы зовем их
Ангелами Беслана и верим, что они все равно всегда рядом с нами.
Российская Газета
